Ценителям и знатокам французской литературы Жана Ануя лишний раз представлять не нужно. Ещё при жизни его, автора таких хрестоматийных пьес, как «Пассажир без багажа», «Подвал», «Ромео и Жанетта» и многих других, зачисляли в пантеон величайших драматургов Франции, ставя в один ряд с Корнелем, Расином и Мольером. Сам Ануй, правда, как представляется, был о себе куда более скромного мнения, и скорее зачислял себя в штат театральных ремесленников. Он говорил следующее: «Дело чести драматурга – поставлять пьесы. Прежде всего мы обязаны думать о том, что актерам надо каждый вечер играть для публики, которая приходит в театр, чтобы забыть о своих невзгодах и смерти. А если какая-нибудь из них окажется вдруг шедевром — что ж, тем лучше!». Настоящий, хороший драматург, по его мнению, «мастерит диалоги, как другие мастерят стулья». Конечно, как всякий художник, он накладывает на произведения свою печать, но в его первоочередные задачи не входит раскрывать в них свою душу, излагать и выставлять на всеобщее обозрение свои политические, религиозные, метафизические и иные воззрения. Это ненужно и вторично.
Жан Ануй – едва ли не уникальный пример писателя, который на своём творчеством пути изначально выбрал узкий профиль драматурга и следовал ему до конца, не отвлекаясь ни на что другое. Ануй никогда, даже в детстве, не писал ни рассказов, ни повестей, ни стихов. Для него не существовало ничего, кроме театральной сцены, и на этом поприще он добился феноменальных успехов. Тесно связанное с национальными традициями, творчество Ануя стало значительным явлением мировой театральной культуры. Ярко индивидуальное, отмеченное неповторимым своеобразием, оно выразило некоторые существенные особенности европейской драмы XX века.
Пьесы Ануя — это почти всегда облечённые в драматическую форму исследования и поиски решений общефилософских, этических проблем. При этом автор не выпячивает и не навязывает читателю свою, точку зрения, у него нет готовых ответов на поставленные им вопросы, и он как бы приглашает зрителя искать эти ответы вместе с ним. Пьесы Ануя как бы вне времени, они не привязаны к какому-то конкретному историческому периоду и определённой местности, и в частности за счёт этого достигается их непреходящая актуальность и злободневность. Действие его пьес с одинаковым успехом может происходить как в глубокой древности, так и XXI веке. Его герои существуют вне чёткого пространственно-временного континуума, а границы их экзистенциального пространства максимально зыбки и размыты. Иногда, как, например, в «Антигоне» или «Медее», Ануй будто бы переносит действие во времена античности, но, если вынести за скобки имена действующих лиц, то определить время и место действия будет весьма затруднительно. Именно эта подчёркнутая актуальность и высокая степень интеллектуальности произведений Ануя сближает его со многими выдающимися писателями XX века, включает его творчество в общий пласт европейского гуманизма.
Кроме того, Жана Ануя можно назвать драматургом-минималистом в плане сценографии и декораций, требующихся для постановки его пьес. Сам Ануй об этом прямо говорит в пьесе «Подвал» от лица Автора, выступающего его alter ego: «Я не очень-то люблю сложные декорации. Сложность – всегда признак слабости пьесы». А дальше следует цитата из великого испанского драматурга Лопе де Вега: «Театр – это две доски, подмостки и одна-единственная страсть». В принципе, в краснофакельской постановке «Ромео и Жанетты» этот принцип соблюдён почти в точности. По крайней мере, в первом акте, где мы видим лишь большой стол и несколько стульев, воссоздающих интерьер старого фамильного дома. Во втором акте декорации чуть усложнятся, появится второй план, и значительную часть времени мы будем наблюдать за героями как бы через окно, что порождает эффект присутствия и даже некоторой интимности.
Пьеса «Ромео и Жанетта» в творчестве Жана Ануя занимает особое место. Она была написана в 1945 году, а в следующем, 1946-м, драматург включил её в сборник «Новые чёрные пьесы». Сам Ануй подразделял свои пьесы на «розовые» и «чёрные», но, как кажется, в этой классификации содержится изрядная доля лукавства. По сути, во всех произведениях «поэта сцены», как называли Ануя французские критики – от самых ранних до последних – перед нами предстают одним и те же человеческие типажи и характеры, особенно женские, только в несколько различных обстоятельствах. Главной их отличительной чертой становится противопоставление себя своей среде, окружающей действительности, обычаям, неким устоявшимся нормам и правилам. И в «Ромео и Жанетте» мы также находим подтверждение этой общей тенденции. Прежде всего, естественно, в образе Жанетты, которая является прямой литературной наследницей шекспировской Джульетты. Героиня Ануя унаследовала не только главные черты характера своей великой предшественницы, которые лишь получили некоторую современную окраску, но и её имя, лишь слегка изменённое на французский лад, в то время как Ромео был переименован автором во Фредерика.
У этой пьесы, как известно, есть второе название – «Нас обвенчает прилив», которое лично мне кажется гораздо более удачным и подходящим. Аллюзии с Шекспиром в данном случае, на мой взгляд, абсолютно лишние, и могут даже сбивать с толку тех, кто первый раз читает пьесу Ануя или смотрит её в театре.
Спектакль в «Красном факеле» поставил один из ведущих актёров театра Константин Телегин, который ранее выступил режиссёром спектаклей «ЧуднЫе люди» и «Мы идём смотреть «Чапаева». В центре сюжета – юные влюблённые, охваченные чувством невиданной силы, когда человек испытывает состояние Бога, когда любовь становится выше морали и прочих человеческих условностей. Даже превыше страха смерти.
Если обратиться к тексту пьесы и попытаться в него вникнуть, то обнаружится, что он на самом деле не так прост, как кажется на первый взгляд. Всё намного сложнее и глубже. Да, фабула там весьма тривиальная и незатейливая: Фредерик, jeune home comme il faut, со своей матерью приезжает домой к своей невесте Юлии, чтобы познакомиться с её родственниками – её отцом, братом Люсьеном и сестрой Жанеттой. По приезде они обнаруживают, что их никто не ждал, стол не накрыт, а дома царит разруха и запустение, хотя Юлия заранее известила родных о своём приезде. Ей очень стыдно за своих нерадивых родственников перед будущей свекровью, но главное – она боится, что Фредерик разлюбит её и передумает на ней жениться, решив, что она такая же неряха, как они. Но затем происходит нечто, казалось бы, совершенно неожиданное – Фредерик встречает Жанетту, абсолютно не похожую на сестру, и влюбляется в неё. Сам Фредерик говорит впоследствии: «Мне нужно было полюбить сперва Юлию, чтобы через неё встретить вас, её полную противоположность!». Фредерик объясняется с Юлией, которая, в свою очередь, выясняет отношения с сестрой, укравшей у неё жениха. Затем Фредерик и Жанетта уходят в лесную сторожку, чтобы там дождаться утреннего поезда. Там они узнают, что Юлия пыталась отравиться, Фредерик возвращается домой, а Жанетта выходит замуж за богатого поклонника Азариаса, с которым давно была в связи и который ранее подарил ей свадебное платье. Где-то через неделю Юлия выздоравливает, и они с Фредериком и его матерью собираются уезжать. В тот же день происходит свадьба Жанетты, которая в разгар торжества приходит домой, чтобы объясниться с Фредериком, а затем вновь убегает из дома. В то время как Фредерик, Юлия и его мать уезжают, он видит, что Жанетта пошла в море, когда там начинается прилив – по-видимому, чтобы покончить с собой. Он бежит её спасать, они целуются и вместе гибнут. Эту сцену наблюдают отец Жанетты, который бросается к морю в тщетной попытке их спасти, и Люсьен, который взирает на происходящее с абсолютным спокойствием и отпускает ёрнические комментарии.
Понятно, что это максимально примитивное, схематичное изложение. Вообще вся соль пьесы в монологах и диалогах героев, в которых содержится множество скрытых смыслов и подтекстов. Особенно в этом отношении выделяется Люсьен. Это резонёр, говоря театральным языком. При этом он как бы периферийный персонаж, и в развитии сюжета принимает второстепенное участие. Главным образом он произносит длинные философские речи о том, что любовь – это полная ерунда, и из неё никогда не выходит ничего хорошего. «Любовь — ничто. Нелепость, выдумка, ветер». А когда он застаёт Юлию и Фредерика целующимися, то мы слышим от него следующую тираду: «Я всегда там, где целуются. Это роковое совпадение: с тех пор, как я стал рогоносцем, я не могу сделать шагу, чтобы не натолкнуться на влюбленных. И, естественно, целующиеся мне омерзительны. Впрочем, продолжайте. Не хочу вас стеснять. И я лгу. В глубине души это доставляет мне удовольствие. Мрачное удовольствие. Я говорю себе: «Вот еще двое, которых хватит ненадолго!» Однако это скорее псевдоморалист в духе некоторых героев Достоевского. От него ушла жена, поэтому он стал циником, разочарованным в женщинах, и называет себя печальным, страдающим рогоносцем. И Фредерику он предрекает схожую участь. Но можно ли назвать Люсьена отрицательным героем? Конечно, нет. Да, он напялил на себя шутовской колпак, но для него это лишь способ справиться с неприятной действительностью, уйти от неё. На самом деле он совсем иной, что ярко проявляется в сцене его разговора с Фредериком и Жанеттой. И, например, его апелляции к одному из сюжетов древнеримской истории, фраза «non dolet» в этом контексте отнюдь не случайны. Он говорит о любви-жертве, любви-трагедии, для которой ничего не стоит пожертвовать собой ради другого человека.
Или возьмём отца. Это, как кажется, сугубо комический персонаж, но и с ним не всё так просто: от него тоже ушла жена, и, хоть в молодости, по его словам, он пользовался успехом у женщин, это уже давно в прошлом. Вообще, когда смотришь на эту семью и этот дом – «старый семейный дом, который не обошли несчастья, но который незыблемо стоит на своих вечных традициях», то вспоминается картина Василия Максимова «Всё в прошлом». Ведь когда-то, судя по всему, у них всё было хорошо, а потом что-то пошло не так: и серебро оказалось в ломбарде, и семья рассыпалась на мелкие кусочки. Со стороны кажется, что отец живёт в каком-то своём мире, не следя ни за домом, ни за детьми, ни за собой. С детьми у него давно порваны все духовные связи, и те живут сами по себе. Когда Люсьен объявляет, что скоро уедет в Африку по работе и просит, чтобы ему не писали, потому что он даже не будет распечатывать писем, то отец говорит: «Все дети неблагодарны! Впрочем, что до меня, я и сам никогда не пишу». Он даже не знает, что Жанетта каждую ночь ходит к любовнику. Ещё показательный момент: когда Юлия спрашивает, чем они жили эту зиму, то он отвечает: «Ну, откуда же мне знать? Жанетта выпутывалась как-то». И добавляет ещё: «Для меня, знаешь, деньги…». Но на самом деле всё это напускное, не более чем игра, видимость. Под маской иронии и безразличия скрывается горечь и растерянность глубоко несчастного человека, который осознаёт, что его жизнь прошла, и прошла, видимо, не совсем так, как ему хотелось. А исправить уже ничего нельзя. Ещё в самом начале пьесы он с горечью произносит: «Я одинок, грустно для старика», а в самом конце – «У меня больше нет детей». Ни Жанетта, ни Юлия не позвали его на свои свадьбы, а последняя и вовсе его почти открыто презирает. Лишь Люсьен обещает пригласить отца на свою свадьбу, если он женится в Африке. Но это звучит как откровенный трагифарс, как издёвка.
Размышляя об этой семье, понимаешь, что её составляют совершенно разные, чужие друг другу, почти никак друг с другом не связанные люди, у которых нет ничего общего. И выясняется, что «Ромео и Жанетта» — пьеса не только и, быть может, даже не столько о любовной драме героев, но и о трагедии одной французской семьи, которая окончательно распадается на части: одна дочь, Жанетта, кончает с собой вместе с любимым человеком, другая, Юлия, уезжает из отчего дома вместе с несостоявшейся свекровью – по-видимому, навсегда, а сын Люсьен получает наконец долгожданное письмо из Африки и тоже уезжает. Отец остаётся один в пустом доме, не имея больше ни семьи, ни будущего, ни смысла в дальнейшей жизни. И здесь возникают отдалённые параллели с «Вишнёвым садом» Чехова
Но всё же три главных, центральных персонажа пьесы, на которых держится вся интрига и сюжетное напряжение – это Фредерик, Юлия и Жанетта. Они составляют своеобразный любовный треугольник, l’amour à trois. Опять же, казалось бы, пошло и банально, избито донельзя. Фредерик – искренний, благородный юноша, и невеста у него соответствующая. Юлия – это инженю, воплощение добродетели, чистоты, порядка, непорочности. И жизнь её протекает в соответствии со строгими правилами и устоями. Ей стыдно за свою семью, которая содержит дом в полном беспорядке и не подготовилась к встрече её жениха. О своём доме она не слишком высокого мнения: там «нет ничего другого, кроме беспорядка, злословия, холодных вечеров в пустом доме и позора». Образцовый modus vivendi для неё – жизненный уклад в семье Фредерика, а будущая свекровь ей видится эталоном хозяйки, «которая ворчит и наводит чистоту в доме». И любовь её – «тихая гавань». Жанетта же совсем другая, её полная противоположность. Сама себя она называет «позором семьи». «Ты — хаос, ты — ложь, ты — лень!» — так характеризует сестру Юлия, и добавляет: «Так ты воображаешь, что он сможет тебя полюбить? Тебя, олицетворение всего самого для него ненавистного?». Но в итоге происходит именно так. Любовь сделала Жанетту лучше, чище, искреннее, благороднее. А когда Фредерик вернулся к невесте, всё вернулось к прежнему состоянию. «В тот вечер, когда я пообещала ему выйти замуж, я опять принадлежала этому человеку. Я снова стала слабая и подлая, как раньше. Я опять стала ложью, хаосом, неряшеством, ленью. Я опять стала всем тем, что вы не выносите, и уже никогда не смогу быть вашей женой!».
Жанетта – персонаж сложный, многозначный. Вроде бы её образ жизни и поведения не должен вызывать к ней сочувствия и уважения, но Люсьен правильно подметил: «Моя сестра не шлюха». Да, она ходила к любовнику, получала от него деньги, но, опять-таки, делала это не ради самих денег. По словам того же Люсьена, «это её забавляло». Просто раньше ей было всё равно что делать, как выглядеть и с кем спать. Её жизнь текла тускло, пусто и бессмысленно, и лишь появление Фредерика пробудило её, сделало другим человеком, после чего она уже не могла вернуться к прежней жизни. Но в этом мире они с Фредериком не могли быть вместе, и ей оставался лишь один путь. Путь в вечность, разделённый ею с любимым человеком, с которым её обвенчал прилив. Обвенчал навеки.
Тривиально ли всё это? Конечно, в литературе, да и в жизни это весьма распространённый сюжет. Как говорит Жанетта, «такие истории, как наша, случаются на каждом шагу. Подобные тайны хранятся во многих семьях». Если возвращаться к Шекспиру, опять-таки, общего между его историей и пьесой Ануя не слишком много: в «Ромео и Жанетте» нет столкновения двух враждующих семей – Монтекки и Капулетти, и юные влюблённые, гибнущие в конце, совершают самоубийство несколько по другим причинам. Но, тем ни менее, отсылка к английскому классику в данном случае отчасти оправдана. В пьесе Жана Ануя мы видим коллизию, столкновение разных мировоззрений, разных взглядов на любовь, на счастье, на смысл жизни. Кроме того, перед нами противопоставление двух типов любви: любви как тихой гавани, ведущей к размеренной семейной жизни, которую воплощает Юлия, и любви как безумной стихии, олицетворённой в Жаннетте – сиюминутной, молниеносной, стремительной, разрушающей всё на своём пути. И в конце мы видим, что любовь-стихия оборачивается неминуемой трагедией, а счастливый финал для неё если и не невозможен, то, по крайней мере, маловероятен. Мировая литература дала нам массу материала, подтверждающего данный тезис. И при этом даже не совсем понятно, кого жалко больше: Юлию, оставленную женихом, отца, так или иначе потерявшего всех детей, или юных влюблённых, Ромео и Жанетту, которые хоть и погибли, но обрели вечное счастье в ином мире.
«Ромео и Жанетта» — романтическая драма, и понятно, что этот спектакль в большей степени ориентирован именно на молодую аудиторию, способную острее прочувствовать трагедию героев. Но и людей более зрелого возраста спектакль определённо не оставит равнодушными (хотя бы благодаря прекрасной, а местами и гениальной актёрской игре и антуражному звуковому сопровождению), а почти наверняка пробудит в них целую гамму эмоций и чувств, вызовет не только слёзы сочувствия, но и добрую, ироничную улыбку, а где-то даже и смех. В конце концов, смешное и грустное часто ходят рядом, и одно совсем не исключает другого.
Фото с сайта театра. Фотограф: Виктор Дмитриев
